Исповедальная поэзия

Исповедальная поэзия

Термин «исповедальная поэзия» впервые был использован в 1959 году в связи с выходом сборника Роберта Лоуэлла «Постижение жизни». Эти стихи, по словам рецензента книги, читались как личные тайны. Поэзия перестала быть идеальной и приблизилась к читателям.

Еще до выхода книги Лоуэлла и появления конфессионального движения в конце 1950-х годов такие поэты, как Джон Берримен и Делмор Шварц, писали произведения, которые сейчас считаются исповедальными стихами.

Однако «Постижение жизни» стало не просто толчком для создания нового термина. Эта работа изменила облик поэзии и оказала влияние на некоторых крупных писателей зарождающегося движения, таких как Энн Секстон и Сильвия Плат.

Особенности исповедальной поэзии

Итак, чем же исповедальная поэзия отличается от других поэтических школ? Среди главных характеристик исповедальной поэзии выделяются следующие:

Разберем эти признаки исповедальной поэзии более подробно.

Повествование от первого лица

Академия американских поэтов определяет конфессиональную поэзию как «поэзию личного» или собственного «я». Это означает, что стихи этого направления написаны от первого лица. Такой прием позволяет читателям эмоционально соотнести себя с лирическим героем / автором стихотворения.

Рассказывать историю от первого лица – рискованно: если поэт не сумеет донести голос рассказчика, признание будет считаться недостоверным и фальшивым. Но если все сделано правильно, читатель сможет более полно погрузиться в переживания автора.

Интимные и личные темы

Возможно, главная особенность исповедальных стихов в том, что они всегда имеют автобиографический характер.

Во время своего зарождения и расцвета исповедальная поэзия находилась в эпицентре социальных изменений, поскольку многие ценности американского общества менялись. Более ранняя безличная поэзия, затрагивающая социальные проблемы, оказалась нежизнеспособна в новых реалиях.

Поэты конфессиональной школы заговорили о запретных темах: психических заболеваниях, сексуальности, самоубийстве, алкоголизме, наркотиках, депрессии, гендерных ролях, проблемах в семейной жизни. Они свободно обсуждали то, что считалось постыдным и замалчивалось.

Естественно, что критика исповедальной поэзии была резкой. Авторов направления воспринимали как эгоцентричных людей, потакающих своим слабостям, нарциссических и подрывающих устои.

Свободный стих и поэтическое мастерство

Не всегда свободный стих является необходимым элементом исповедальной поэзии, но многие произведения написаны без соблюдения рифмы и стихотворных размеров. Они максимально приближены к разговорной речи.

Вместо того чтобы просто изливать свое сердце на бумаге, конфессиональные поэты стремились достичь новых высот поэтического мастерства. Они обращали внимание на рифму и просодию, использовали неожиданные аллюзии, метафоры и другие средства выразительности.

Представители исповедальной поэзии

Ярчайшими представителями школы исповедальной поэзии являются Роберт Лоуэлл, Энн Секстон, Сильвья Плат, Уильям Снодграсс и Джон Берримен. Познакомимся с ними поближе.

Роберт Лоуэлл

В начале 1950-х годов американская культура стремительно менялась. Появление поэтов-битников заставило отдельных авторов предыдущего поколения пересмотреть взгляды на свое творчество, которое стало казаться им архаичным и формальным. К числу таких новаторов принадлежал Роберт Лоуэлл.

Он беспокоился, что его стихи слишком безмолвны, старомодны, скованы и не способны передать живую непосредственность современной американской жизни. Вопрос заключался в том, как сделать свою поэзию более личной, не нарушая границ частной жизни.

Хотя Лоуэлл стал известен как один из первых и наиболее значительных «конфессиональных» поэтов, его поэзия избегает раскованности многих битников. В поздних работах автора отразился вечный и неразрешимый конфликт между диким и цивилизованным, между потребностью художника вскрывать и потребностью человека скрывать.

«Skunk Hour» («Время скунсов»)

Стихотворение «Время скунсов» из авторского сборника «Постижение жизни» («Life Studies», 1959) отражает внутренний конфликт и смятение Лоуэлла в момент социального и творческого сдвига. Он пытается примирить требования благоразумия, с одной стороны, и стремление к открытой, откровенной поэзии – с другой.

Nautilus Island’s hermit

heiress still lives through winter in her Spartan cottage;

her sheep still graze above the sea.

Her son’s a bishop. Her farmer

is first selectman in our village;

she’s in her dotage.

 

Читать текст полностью

Наследница-отшельница острова Наутилус
все еще живет зимой в своем спартанском домике,
ее овцы все еще пасутся над морем,
ее сын-епископ. Ее фермер –
главный человек в нашей деревне,
она в старческом маразме.

Язык Лоуэлла изобилует словами, указывающими на иерархию («наследница», «над», «главный человек»), изолированность («остров», «отшельница», «уединение»), устаревшие реликвии прошлого в изменившихся условиях модернистского настоящего.

В образе отшельницы, о которой идет речь в первой строфе, отразились «аристократические» взгляды матери Лоуэлла, но также и страхи самого автора перед тем, кем он может стать: изолированным существом без будущего, замкнутым в своем социальном классе.

Лирический герой занимается незаконной и вуайеристской деятельностью, шпионя за тайными свиданиями молодых любовников. Шпионаж здесь служит метафорой искусства, проводя аналогию между поэзией и вуайеризмом.

Роберт Лоуэлл читает стихотворение «Skunk Hour»

Лоуэлл считал, что искусство не может быть честным, не раскрывая секретов и не рискуя причинить боль. Его тянет к новому, более откровенному типу поэзии, и он беспокоится, что это – проявление низменного импульса, возможно, даже следствие его психической неустойчивости («Мой ум не в порядке»).

Скунсы, шествующие по главной улице города, представляют аутсайдеров, мятежников, новую силу. Лоуэлл восхищается потенциальной свободой, которую они символизируют.

Only skunks, that search

in the moonlight for a bite to eat.

They march on their soles up Main Street:

white stripes, moonstruck eyes’ red fire

under the chalk-dry and spar spire

of the Trinitarian Church.

I stand on top

of our back steps and breathe the rich air—

a mother skunk with her column of kittens swills the garbage pail

She jabs her wedge-head in a cup

of sour cream, drops her ostrich tail,

and will not scare.

Только скунсы, которые ищут

в лунном свете, где бы перекусить.

Они шествуют по главной улице:

белые полосы, красный огонь отразивших луну глаз

под сухим, как мел, шпилем

Тринитарианской церкви.

Я стою на верхней ступеньке

нашего заднего крыльца и вдыхаю насыщенный воздух—

мать-скунс со своим выводком

лакает из мусорного ведра.

Она тычет клиновидной головкой в чашку

со сметаной, опустив страусиный хвост,

не боясь ничего.

Структура стихотворения симметрична: две строфы посвящены матриархальной фигуре; две – обществу в момент кризиса; две – индивиду-поэту; и две – альтернативному сообществу. В последней строфе Лоуэлл находит в матери-скунсе образ того художника, которым он становится: поэт как мусорщик, копающийся в мусоре человечества и находящий там пищу, выводя на свет то, что скрыто.

Энн Секстон

Американскую поэтессу Энн Секстон считают одним из первопроходцев конфессионального направления в поэзии. Глубоко личный, исповедальный тон стихов Секстон объясняется их тесной связью с личной жизнью поэтессы.

Именно неприкрытые эмоции Секстон, связанные с семьей и Богом, являются основой её стихотворений. Такие стихи болезненны для читателей из-за глубоко личных откровений. Они затрагивают страхи, печали и разочарования, знакомые многим.

Поэтический гений Энн Секстон позволил ей обыденным языком писать о глубинной сути вещей.

«All My Pretty Ones» («Все, кто дорог мне»)

«Все, кто дорог мне» – заглавное стихотворение второго сборника Секстон, вместившего боль от утраты обоих родителей в течение нескольких месяцев. В марте 1959 года умерла мать поэтессы, а в июне того же года – отец. Название отсылает к реакции шекспировского Макдуффа на известие о том, что Макбет убил его жену и детей («Всех, кто дорог мне?»)

Father, this year’s jinx rides us apart

where you followed our mother to her cold slumber;

a second shock boiling its stone to your heart,

leaving me here to shuffle and disencumber

you from the residence you could not afford:

a gold key, your half of a woolen mill,

twenty suits from Dunne’s, an English Ford,

the love and legal verbiage of another will,

boxes of pictures of people I do not know.

I touch their cardboard faces. They must go.

 

Читать текст полностью

Отец, этот проклятый год разлучает нас

там, куда ты последовал за мамой в ее холодный сон;

второй шок, вскипающий на твоем каменном сердце,

я осталась здесь, чтобы перетасовать и высвободить вас

из дома, который вы не могли себе позволить:

золотой ключ, половину акций суконной фабрики,

двадцать костюмов от Dunne’s, английский Форд,

любовь и юридическое словоблудие завещания,

коробки с фотографиями людей, которых я не знаю.

Я прикасаюсь к их картонным лицам. Они должны уйти.

Стихотворение представляет собой монолог, адресованный покойному отцу Секстон. Перебирая вещи своих родителей, она говорит, что теперь ей предстоит освободить их и избавиться от сувениров, которые были значимы для них, но не для нее: «Коробки с фотографиями людей, которых я не знаю. Они должны уйти».

Энн Секстон читает стихотворение «All My Pretty Ones»

История жизни отца показана через память о нем. Дочь находит газетные вырезки в старом альбоме и возвращается в прошлое. Личная история отца запечатлена на фотографиях танцев, гонок на скоростных катерах и конных шоу, отражающих богатство и роскошь жизни, которую он вел.

Секстон также находит дневник матери, в котором умалчивается о годах пьянства отца. Дневник, как и семейные фотографии, героиня решает сохранить: эти артефакты, как она надеется, помогут ей примириться со своими смешанными чувствами к отцу.

«Все, кто дорог мне» является примером того, как память ломает внутреннее сопротивление поэтессы и позволяет ей выразить свои истинные чувства к отцу. Акт закрытия отцовского дома дает ей возможность завершить свои отношения с ним: в конце стихотворения она движется к прощению и принятию.

Сильвия Плат

Сильвия Плат была одной из самых почитаемых поэтесс XX века. Её творчество привлекло внимание множества читателей, которые увидели в её необычных стихах попытку систематизировать отчаяние, бурные эмоции и одержимость смертью.

В своей глубоко автобиографичной исповедальной поэзии Плат исследует собственные душевные страдания, неспокойный брак с поэтом Тедом Хьюзом, неразрешенные конфликты с родителями и видение самой себя.

Являясь представительницей конфессиональной школы поэзии, она была связана с Робертом Лоуэллом и Энн Секстон. Тед Хьюз как-то отметил, что она разделяла с ними «опыт разрушения своего «я» с последующим его воссозданием или поисками нового».

Некоторые из её самых ярких стихотворений, в том числе знаменитый «Папочка», затрагивают проблемные отношения с авторитарным отцом и ощущение предательства, связанное с его смертью.

«Daddy» («Папочка»)

В этом стихотворении поэтесса пишет о своем отце после его смерти. Это не типичное стихотворение-некролог, оплакивающее потерю любимого человека. Плат, скорее, чувствует облегчение от его ухода из ее жизни. Она исследует причины этого чувства.

You do not do, you do not do

Any more, black shoe

In which I have lived like a foot

For thirty years, poor and white,

Barely daring to breathe or Achoo.

<…>

I have always been scared of you,

With your Luftwaffe, your gobbledygoo.

And your neat mustache

And your Aryan eye, bright blue.

Panzer-man, panzer-man, O You——

 

Читать текст полностью

Ты не напялишь впредь, уж не напялишь

Свой аспидный сапог,

В котором тридцать лет я, как нога,

Жила несчастною и бледной,

На вздох или на чих едва решаясь.

<…>

Всегда боялась я тебя,

С твоими тарабарской речью и люфтваффе,

Твоих подстриженных усов,

И глаз арийских ярко-голубых.

О, ты не человек, а танк, танк –

Тема свободы от угнетения и бегства из плена является ключевой в этом тексте. Вопреки смерти отца она все еще очарована тем, как он жил.

Сильвия Плат начинает «Папочку» со своего теперешнего понимания отца и того, каким человеком он был. Затем она предлагает читателям некоторую предысторию, объясняющую свои отношения с отцом.

Героиня описывает своего отца одновременно и как «черный сапог», в котором она жила 30 лет, и как вампира, и фашиста. Он подавляет ее, поэтому ей приходится «убить» своего отца («Daddy, I have had to kill you»), чтобы освободиться от него.

Историки литературы установили, что ни одно из этих утверждений не было близко к реальности, но введено в повествование, чтобы усилить его остроту и расширить границы аллегории.

Стихотворение написано в характерной для Сильвии Плат технике с использованием анжамбемана – стихотворного переноса внутри фразы, дающего ей незавершенность. Такой прием позволяет приблизить поэзию к прозе, добившись эффекта повседневной речи.

Сильвия Плат читает стихотворение «Daddy»

Уильям Снодграсс

Наряду с Робертом Лоуэллом и Сильвией Плат, Уильям Снодграсс является одним из наиболее влиятельных конфессиональных поэтов, оказавших сильное влияние на американскую поэзию в 1960-х и 1970-х годах.

Самым важным поэтическим сборником Снодграсса была его первая книга «Игла в сердце», принесшую ему Пулитцеровскую премию в 1960 году. «Иглу в сердце» часто называли книгой, провозгласившей приход исповедальной поэзии. Этот термин Снодграссу не нравился. Он противился навязыванию ярлыков, и в последующих книгах постепенно отошел от исповедального направления.

«Heart’s Needle» («Игла в сердце»)

Заглавное стихотворение сборника, состоящее из десяти эпизодов, адресовано дочери Снодграсса, Синтии. В нём поэт касается своего развода в 1953 году и повторного брака в 1954 году. Эпиграф и заглавие стихотворения взяты из ирландского романса, в котором говорится, что «единственная дочь – игла в сердце».

Уильям Снодграсс читает отрывок из стихотворения «Heart’s Needle»

Каждая из десяти частей стихотворения происходит в одно из четырех времен года, с зимы 1952 года по весну 1955 года. Все части пронизаны всепоглощающей виной и страданиями говорящего, вызванными разлукой с дочерью. После развода девочка проводила с отцом лишь краткие промежутки времени.

В стихотворении поэт предполагает, что присутствие дочери, как и ее отсутствие – это игла в сердце, ведь и то и другое усиливает его чувство потери. Ее любопытство и независимость приносят ему столько же удовольствия, сколько и боли. В конце концов, он не может представить свой мир без нее.

1

Child of my winter, born

When the new fallen soldiers froze

In Asia’s steep ravines and fouled the snows,

When I was torn

 

By love I could not still,

By fear that silenced my cramped mind

To that cold war where, lost, I could not find

My peace in my will,

 

All those days we could keep

Your mind a landscape of new snow

Where the chilled tenant-farmer finds, below,

His fields asleep

 

In their smooth covering, white

As quilts to warm the resting bed

Of birth or pain, spotless as paper spread

For me to write…

 

Читать текст полностью

1

Дитя моей зимы, рожденное

Когда вновь павшие солдаты замерзали

В крутых ущельях Азии, где грязен снег,

Когда я раздираем был

 

Любовью, которую не удержать,

И страхом, заглушившим мой стесненный разум,

Перед войной холодной, где я, потерянный, не мог найти

Себе покой на воле,

 

Все эти дни могли мы сохранить

Твой разум – чистый пейзаж из снега.

Где в холоде находит фермер, под ним,

Спокойный сон полей

 

В их гладком покрывале, белом

Как одеяла, греющие ложе

Рождения и боли, незапятнанным, как распростертая бумага

Ждущая, чтобы на ней писали…

 

На протяжении всех десяти разделов отношения отца и ребенка постоянно связаны с широкими человеческими и природными процессами. Ребенок рождается зимой во время войны, его сознание подобно свежевыпавшему снегу; он противопоставляется «грязному» снегу, в котором замерзают солдаты. Отец уподобляется крестьянину-арендатору перед незасеянным полем или поэту перед незавершенным наброском.

Впоследствии Снодграсс говорил, что искал стихотворение, которое было бы одновременно личным и универсальным. Он установил формальную структуру и поработал над рифмой, акцентами и приемами, которые уравновесили эмоциональное содержание. Таким образом, стихотворение дает ощущение глубокого, но контролируемого чувства.

Джон Берримен

Джон Берримен наиболее известен благодаря своим «Сновидческим песням» (1969) – личному циклу из 385 стихотворений, который принес ему Пулитцеровскую премию. В этих стихах он изобрел стиль и форму, способные вместить в себя широкий спектр тем и одновременно выразить бурные эмоции.

Однако, несмотря на исповедальный тон и стремление к обнажению чувств, поэт предпочитает «скрываться», говорить от имени героев-масок. В «Песнях» мы встречаем «Генри», страдающего, рефлексирующего и отчасти сумасшедшего персонажа, похожего на Берримена.

Эмоциональность и переживания не мешали поэту продемонстрировать владение поэтическим мастерством. «Сновидческие песни» демонстрируют разнообразие художественных средств, например, сленговую дикцию и рваный, ломаный синтаксис. Стихи цикла состоят из трех шестистрочных строф, изобилуют аллюзиями на события прошлого, настоящего и на литературных деятелей.

Откровенность творчества Берримена повлияла на его друга Роберта Лоуэлла и других поэтов-исповедников, таких как Энн Секстон.

«Dream Song 14» («Сновидческая песня 14»)

«Сновидческая песня 14» описывает раздражение и скуку говорящего, а также то, чего ему не хватает в жизни.

Лирический герой знакомит читателя с вещами, вызывающими у него скуку. Он знает, что не должен так говорить, но жизнь скучна. Он не получает удовольствия ни от книг, ни от людей. Великие истории о героях тоже утомили его. Только в последних строках стихотворения становится ясно, что причина его скуки – одиночество.

Life, friends, is boring. We must not say so.

After all, the sky flashes, the great sea yearns,

we ourselves flash and yearn,

and moreover my mother told me as a boy

(repeatingly) ‘Ever to confess you’re bored

means you have no

 

Inner Resources.’ I conclude now I have no

inner resources, because I am heavy bored.

Peoples bore me,

literature bores me, especially great literature,

Henry bores me, with his plights & gripes

as bad as achilles,

 

who loves people and valiant art, which bores me.

And the tranquil hills, & gin, look like a drag

and somehow a dog

has taken itself & its tail considerably away

into mountains or sea or sky, leaving

behind: me, wag.

Жизнь, друзья, скучна. Мы не должны так говорить.

В конце концов, небо вспыхивает, великое море тоскует,

мы сами вспыхиваем и тоскуем,

и, кроме того, моя мама говорила мне, когда я был мальчиком

(постоянно) «Признаваться, что тебе скучно,

означает, что у тебя нет

 

Внутренних Ресурсов». Теперь я заключаю, что у меня нет

внутренних ресурсов, потому что мне очень скучно.

Люди наскучили мне,

литература наскучила мне, особенно великая литература,

Генри наводит на меня скуку своими болезнями и жалобами, так

же сильно, как Ахилл,

 

который любит людей и ратное искусство, которое мне надоело.

А спокойные холмы и джин кажутся обузой.

и как будто собака

унесла себя и свой хвост далеко

в горы, море или небо, оставив

позади: меня, вилять.

Джон Берримен читает стихотворение «Dream Song 14»

Недовольство говорящего миром ясно с первых строк. Его скука – это тяжелое и гнетущее чувство. Это видно и по тому, как Берримен располагает строки, растягивая и разрывая их в середине фразы, используя прием анжабемана.

Аллитерация – еще один интересный литературный прием, который заключается в употреблении и повторении слов, начинающихся с одинакового согласного звука. Например, «say so» в первой строфе и «have / heavy» во второй.

Стихотворение состоит из трех строф, каждая – из шести строк. Примерно четыре из них в каждой строфе совпадают, сохраняя стихотворный размер. Например, первая строфа стихотворения написана пятистопным ямбом. То же самое можно сказать и о схеме рифмовки. Она далеко не регулярна, встречается полурифма. Берримен использует тот же шаблон и в других «Песнях».

Исповедальная поэзия сегодня

В 1970-х и 1980-х годах последовала реакция на исповедальную поэзию. Поэты, пришедшие на смену конфессионалистам, отбросили ставший популярным стиль свободного стиха и восстановили метр и рифму в рамках движения Нового формализма.

Тем не менее, невозможно игнорировать влияние, которое исповедальная поэзия оказала на литературу с тех пор, как в 1959 году впервые появился этот термин. Сегодня её влияние ощущается в современной поэзии и мемуарах. В частности, к исповедальной поэзии близок популярный стиль поэтри-слэма или устной поэзии. Поэты этого стиля выражают свой личный опыт на сцене и открыто взаимодействуют с аудиторией.